ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Картина первая

Квартира Филипповых. Беспорядок – валяется одежда, стоит немытая чашка… Лида разговаривает с мамой по телефону.
ЛИДА. Але! Можно Филиппову?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Не "Але, можно Филиппову", а "Здравствуйте, попросите, пожалуйста, Филиппову".
ЛИДА. Это ты, мам. А я не узнала. Нам папа звонил.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Да…
ЛИДА. Спросил, мы придём или нет. Я сказала: придём.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (помолчав). Лида! Надо было бы посоветоваться со мной.
ЛИДА.  Мам, как я могла посоветоваться, если он звонил!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Оставь, пожалуйста, Лида, свою резкость... Дело, видишь ли, в том… по-моему, у меня гриппозное состояние.  А получить ему ещё грипп… ты понимаешь меня?
ЛИДА (раздосадовано). Понимаю.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ты не права, Лида! … Ну что ты молчишь?
ЛИДА. Потому что в субботу не были и сейчас пропускаем, да?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Ты же знаешь, он сам просил…
ЛИДА. А мы и рады!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Мне сейчас не очень удобно разговаривать…
ЛИДА.  Хм!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Перестань-ка, пожалуйста! И подумай лучше о том, что касается лично тебя… До вечера, дочка. Я сегодня немного задержусь. Приду… (Кому-то рядом.) Да подождите, дайте договорить! … (Лиде.)  Приду часов около восьми, пока.
(Лида достает учебник, пытается читать. Звонит телефон.)
СЕВА. Але! Можно попросить Лиду?
ЛИДА. Можно. Это я.
СЕВА. Лид, это Сева… Я должен с тобой встретиться. Я тебе всё объясню!...
ЛИДА. Вот ведь…
СЕВА. Лид, ты только не клади трубку!... Лид, а ты чего делала?... Ну хоть слово-то скажи.
ЛИДА. Неохота мне с тобой разговаривать! (кладет трубку.)
            (Ходит по комнате, снова подходит к телефону, набирает номер.)
ЛИДА. Здравствуйте. А можно позвать Филиппова из седьмой палаты?... Извините… Мне очень нужно!... Спасибо!
ФИЛИППОВ. Алло.
ЛИДА. Пап, это я.
ФИЛИППОВ. Лидуш…
ЛИДА. Пап, мы не придем. У мамы гриппозное состояние. Сказала, что боится к тебе идти.
ФИЛИППОВ. Значит, приболела мама. Жалко… А что голос у тебя такой?
ЛИДА. Какой – такой?
ФИЛИППОВ. Ну, напряженный... В школе что-то?
ЛИДА. Да нет… Наоборот – две пятерки по алгебре и одна по физике.
ФИЛИППОВ. И даже по физике! Ничего себе!… И все-таки – что такое, Лид?
ЛИДА. Это долго рассказывать.
ФИЛИППОВ. А я, Лид, как раз никуда и не тороплюсь.
ЛИДА. Ну хорошо. Вот представь себе... Один мальчишка пригласил меня к себе на дачу. Долго уговаривал - и я с ним съездила.  День был такой солнечный… Мы снеговиков лепили, чай в чуме пили… ну, очень хороший был день. А потом выясняется, что на дачу ездить родители ему запретили, потому что он когда-то с кем-то… что-то там такое натворил. А когда всплыла вся эта история – ну, что мы с ним на дачу ездили – родители его заставили сказать мою фамилию и телефон. И он им сказал. И вот я теперь думаю -  получается, что продал меня человек за родительское прощение? Так получается?..
ФИЛИППОВ. Да, как-то не по-пацански…
ЛИДА. И вот я думаю, думаю – в одну точку, буксую… Раз он мог такое сделать -  значит, не тот  он человек, за кого я его принимала. Другой. А другого ни прощать, ни не прощать не надо. Пускай живёт себе как хочет… Ты согласен, батянь?
ФИЛИППОВ. А ты давно с ним… знакома?
ЛИДА. Два месяца. Он двоюродный брат Нади Скоробогатовой – помнишь, с Азовского моря?
ФИЛИППОВ. Помню, да… И вы с ним больше не встречались?
ЛИДА. Нет. Звонит только, говорит всякую ерунду.
ФИЛИППОВ. Ясно… Я, Лид, думаю так. Ты все делаешь правильно. В смысле – правильно, что ты ничего не делаешь. Если он нормальный человек, то найдет способ исправить ситуацию. Ну а если нет – тогда и горевать нечего. Так?
ЛИДА. Так… Только…
ФИЛИППОВ. Состояние подвешенное, и от этого плохо…Да?
ЛИДА. Да.
ФИЛИППОВ. Тут ничего не попишешь. Но могу сказать один рецепт – старый, бабушкин еще. Только ты не подумай, что я тебя воспитываю.
ЛИДА. Какой рецепт, батянь?
ФИЛИППОВ. Ты вот скажи – в квартире порядок сейчас?
ЛИДА. Ну…не очень.
ФИЛИППОВ. Рецепт такой: разложи вещи по местам – и душа встанет на место.
ЛИДА. Да ну тебя, батянь. Что ты, как с маленькой.
ФИЛИППОВ. А ты попробуй, Лид. Мне помогает.
ЛИДА. Ладно. (Улыбается, но невесело.)
ФИЛИППОВ. Ну, давайте там, не грустите. Маме привет, пусть поправляется.
ЛИДА. Хорошо. Пока, батянь.
(Лида обводит комнату глазами. Берет немытую чашку, уносит на кухню. Убирает другие лежащие не на месте вещи. Постепенно втягивается в процесс, движения её становятся энергичными. Закончив уборку, Лида садится за уроки.)
(Опять звонит телефон. Лида берет трубку.)
СЕВА. Это ты, Лид. А я тебя не узнал… Как иногда меняются люди!...
ЛИДА. Слушай, милый, иди гуляй! (Бросает трубку. Берет учебник. Пытается сосредоточиться.)
(Возвращается Марина Сергеевна. Раздевается, входит в комнату.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Добрый вечер. Ужинать будем?
(Лида жмет плечами.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ясно… Работай. А я тогда крикну тебя.
             (Марина Сергеевна собирает на стол.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Лида, готово!
(Садятся ужинать.)
ЛИДА. Я папе позвонила, его позвали. Сказала, что мы не придем.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Молодец. А то я нервничала, что он зря нас прождет… Как он себя чувствует?
ЛИДА. Нормально…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Так… А доктор что говорит?
(Лида смотрит испуганно.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ты спрашивала у него, Лида? Спрашивала о докторе?
ЛИДА. Нет…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Хм… А ты узнала, что ему надо? Что принести? Да ты что?.. А когда операция?.. Как же ты не догадалась спросить о таких вещах?
(Звонит телефон.)
ЛИДА. Але!
СЕВА. Я хочу, чтоб ты меня выслушала!...  Лид! Ну что ж ты такая бесчувственная? Может, я болел, может, я умирал!
(Лида вешает трубку.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Лид, ну что такое там? Мы ведь ужинаем, кажется!
(Лида возвращается к столу.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ну ешь, ешь. Я же тебя ни в чём не обвиняю…  Лида… Посмотри-ка на меня… Успокоилась?
ЛИДА. Нет, не успокоилась. Ты неправильно говоришь, мама. И… и я презираю тебя за это!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. …Ты произнесла ужасное слово, Лида. И я не знаю, как мне тебя простить.
ЛИДА. Можешь не прощать!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Не дерзи. Это уже пустое. (Помолчав.) Я не знаю, сможешь ли ты меня понять в таком состоянии…  Лида, я тебе скажу, как я чувствую. А ты уж суди сама! Тебе кажется, я жестока, равнодушна, да? Это неверно!.. И ты же знаешь, я люблю его! Что мне было бы жить с ним эти пятнадцать лет? Ох! Но ты должна меня понять… Отец сильный, волевой… А я, понимаешь… мне трудно, я боюсь, я не готова! У меня на себя одну-то… ну и на тебя, конечно… и то едва хватает сил… Отец лежит в хорошей клинике, я узнавала…  Я не могу, понимаешь! Я боюсь. Я умру… Единственное моё спасение: я себе твержу, что ничего не случится…
(Звонит телефон. Марина Сергеевна делает жест – подойди.)
ЛИДА. Але!
НАДЯ. Лида, добрый вечер…
ЛИДА.  Да неужели вы не понимаете, братики-сестрички, что я не буду с вами разговаривать! (Бросает трубку.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (подходя у к Лиде). Что-то случилось? … Ох, я устала сегодня безмерно…
(Лида уходит в свою комнату. Берет бамбуковую палку для штор, вставляет в дверную ручку.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Можно, Лида?
ЛИДА. Нельзя!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Это ещё что такое? (Дергает дверь.) Ну-ка не дури! Ты думаешь, что? Без отца…
ЛИДА. Это ты думаешь, что без отца! А я-то с отцом! Я-то его не предавала. Уходи отсюда. Не буду с тобой разговаривать!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Лида! Перестань сейчас же! (Бьет ладонью в дверь. Плачет.) Лида!.. Лида! Ну я не могу сейчас одна.
ЛИДА. Ты всю жизнь одна!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Какая ты жестокая!
ЛИДА. Я тебя больше не люблю!
(Плачут по разные стороны двери.)

Картина вторая

Больничная палата на две койки. Филиппов лежит, закинув руки за голову. Сосед его, Иван Кузьмич, читает книгу. Книга заканчивается. Иван Кузьмич закрывает её.
ИВАН КУЗЬМИЧ. Интересная концовка. Неожиданная.
ФИЛИППОВ. Приятно посмотреть, как вы читаете – не торопясь, вдумчиво… Красиво, можно сказать! А между тем при мне уже третью книгу заканчиваете.
ИВАН КУЗЬМИЧ. Да, молодой человек, книг у меня много. Дома - целая библиотека. Всю жизнь их копил.  Но понимаете,  всё это большей частью - книги-призраки.
ФИЛИППОВ. Призраки?..
ИВАН КУЗЬМИЧ.   Ну да. Это те я называю, которые стоят на полках нечитанными. По деньгам они вроде бы твоя собственность. А на самом деле… не твои. Ты знаешь одну обложку.
ФИЛИППОВ. Чего ж вы их покупали?
ИВАН КУЗЬМИЧ. К пенсии, дорогой мой, да-с, к пенсии.
ФИЛИППОВ. Книги-призраки… А у меня вот – мысли-призраки. Мелькнет такая мысль – и спрячется. Потому что всегда думаешь о самом ближнем – о том, что завтра, о том, что вчера… А сейчас – о чем хочешь думай, времени – навалом…
ИВАН КУЗЬМИЧ. Да, свободное время – это роскошь! (Смотрит на часы.) Семь. Можно сходить забрать передачу. Мне Раиса Павловна сегодня обещала пирогов. Любите вы, Коля, пироги?
ФИЛИППОВ. Балует вас Раиса Павловна… Таких жён больше не выпускают. Каждый приёмный день она с утра как штык, передачи носит такие, что вы весь этаж потом кормите… Ну, и вообще – душевная женщина.
ИВАН КУЗЬМИЧ. А как вы хотите, голубчик – мы с ней полвека вместе! Надежный тыл – это, знаете ли, дорогого стоит… (Спохватившись.) Впрочем, здесь ведь в чем еще дело – в свободном времени. Пенсионеры мы! А работающему человеку в здешние приемные часы часто просто не попасть. Зачем такие ограничения? Неужели не понимают, что общение – это тоже лекарство? И не последнее, между прочим!
ФИЛИППОВ. Не последнее, точно… Пойдемте, Иван Кузьмич, вместе - я домой позвоню. Марина уже должна вернуться с работы. (Выходят.)
(Филиппов звонит с больничного телефона).
ФИЛИППОВ. Алло. Маринчик? Привет. Ну, как вы там?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Здравствуй, Коля. У нас все неплохо. Лида закончила четверть как обычно…
ФИЛИППОВ. У нее каникулы уже?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Да, каникулы…
ФИЛИППОВ. Ты сама-то как? Поправилась?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Почти. Скоро мы тебя навестим. Как твои дела? Что говорит врач?
ФИЛИППОВ. Ничего пока не говорит. Лекарства дают, облучают – и всё.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ясно… Не холодно там у вас?
ФИЛИППОВ. Нет, не холодно. Батареи горячие, сквозняков нет.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Тебе чего-нибудь надо, Николай?
ФИЛИППОВ. Да всё нормально пока. Из цеха заскакивали…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ну, смотри сам… Звони, если что.
ФИЛИППОВ. Ладно. Ну, пока, Лидке привет передавай. (Вешает трубку. Медлит у телефона.) «Смотри сам!» (Возвращается в палату.)
(Входит Иван Кузьмич с двумя пакетами, протягивает один из них Филиппову.)
ИВАН КУЗЬМИЧ. Коля, вам тоже передача.
ФИЛИППОВ. Странно. От кого бы это? (Открывает пакет.) Ничего себе! Клубника! А, вот. (Достает записку.) «Привет, Бул! Оказывается, попасть к тебе труднее, чем в Кремль – три приемных дня в неделю! Разве это дело, Батон? Хорошо еще передачи берут! Однако теперь  я приемные часы знаю и на днях заскочу. Не грусти, Бараночка, кушай ягоды и поправляйся. Женя.» Женька… Во дает! И откуда узнала?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Прошу прощения, Коля, но очень любопытно. Откуда такие прозвища? Полнотой вы не отличаетесь, фамилия тоже… не хлебопекарная. Впрочем… Послушайте, я понял!
ФИЛИППОВ. А, поняли!
ИВАН КУЗЬМИЧ.  Да-да! Это булочник был такой – Филиппов. После революции это еще долго жило – называть магазины именами бывших владельцев. Такой особый шик был у  коренных москвичей… Даже после войны, помнится, сохранялось: хлеба купить - "у Филиппова", колбасы - "у Елисеева", рубашку или штаны – "у Миляева-Карташова"…
ФИЛИППОВ. Точно. Угадали. У меня этих прозвищ было штук десять: Батон, Бублик, Пирог – но главное, конечно, Булка.  А Женька – она как раз оттуда, из «после войны». Подруга детства. И даже, пожалуй, первая любовь.
ИВАН КУЗЬМИЧ.  Вот как…
ФИЛИППОВ. Да. Она  - жена  моего друга, Володьки Терешкова. Но поженились они уже потом, конечно. А сначала мы учились с Володей в одном классе, а Женька - на класс младше. Я даже помню, как он меня с ней познакомил.
Я как-то пришел к нему домой – в полчетвертого, как договаривались. Жду, уже сматываться хотел. Тут он прилетает, весь взмыленный. А за ним девчонка пыхтит – Женька. Клетку тащит, с птицами. Как ординарец, честное слово!
Мы их тогда выпустили, этих синиц. Я до сих пор помню ту птицу в ладони… горячую, напряженную – и лёгкую, как пух… Володя каждый год так делал - в день рождения отца. У него отец погиб на фронте в сорок четвёртом году.
ИВАН КУЗЬМИЧ.  Охо-хо…
ФИЛИППОВ. Володя с Женькой так всю школу вместе и держались. А потом он пошел в армию, в пограничные войска. Я тогда часто с Женькой виделся. Вроде как охранял ее… для Володи. А сам был просто рад её видеть.
А когда Володя вернулся из армии, они поженились… Мне казалось, что Володя не так её любит, не так сильно, как она его. Но Володя - он такой, что уж если слово дал – значит, закон… Или мне так казалось? 
А я ещё долго потом не женился… А потом появилась Маринка. Красивая, ёлы-палы, с ума можно сойти! Да ещё плюс море, да ещё плюс горы – одним словом, Крым! Поехали в Петрозаводск, где жили её родители: «Знакомься, мама, это Николай… Нет, он пока на заводе…»
И такая у них семья расчудесная: «…Вовочка, ноги не промочи! Мариночка, шарфом укутайся!..» А про чужих – по-другому: «Ты о себе лучше подумай, а они пусть сами о себе подумают!» Или: «Вова! Вот чудилка! Скажи: нету денег. И не давай». (Вова – это их сын, Маринкин младший брат.)
Ну, мы собрали Маринкины вещички – и пока. Помню, как она просила: "Только увези меня отсюда… Не спрашивай, потом поймёшь!" Такого зря не скажешь.
А только куда ни уезжай – детство твоё в тебе останется. И перевоспитываться потом – тяжело. Надёжный тыл, говорите, дорогого стоит…Так вот не чувствую я его, этого тыла. Говоришь с ней – а разговор комканный, и слова - как ветром уносит…
ИВАН КУЗЬМИЧ. Погодите, Коля. Я, конечно, человек посторонний и рекомендаций давать не могу… Могу только лично за себя сказать. Я бывал в этой жизни и слабым, и непростительно глупым. И я очень благодарен людям, которые тогда - в тех ситуациях - не поставили на мне окончательный крест.
ФИЛИППОВ. Как хорошо вы это сказали, Иван Кузьмич. Пожалуй, вокруг этого я все эти дни  и бегал, да… Ладно, хватит на сегодня моих призраков. Утомил я вас?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Нет, не утомили, Коля. Жизнь – интересная штука. Если б я так не думал – я бы и книги не читал. 
ФИЛИППОВ. А, вот как?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Да… Давайте, Коля, укладываться.
(Ложатся спать.)