Картина седьмая

(Лида входит в свою квартиру и видит мать, сидящую в прихожей на стуле. В руках у матери – сложенный вдвое отцов ремень.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ты дрянь какая!.. Сколько времени? Сейчас ты у меня попляшешь!
ЛИДА. Ты что, с ума сошла, так говорить?
(Марина Сергеевна замахнулась ремнём – но заплакала, бросила ремень, села на стул.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Как ты жестока, Лида!
ЛИДА. А что случилось-то, мам?..
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. А если ничего не случилось, можно вести себя как придётся?.. У отца завтра операция, тебе понятно?
ЛИДА. …А ты откуда знаешь?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Была там… Он звонил, и я зашла к нему, позже… (Старается успокоиться.) Ты есть хочешь? Яичницу будешь с колбасой? (Поднимает с пола сумку с продуктами, достает оттуда пакет.)
ЛИДА. Мам, я просто чаю попью.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (держит в руках открытую сумку, снова начинает плакать). Видишь, я ему купила… Это делать морс – клюква, это гранатики – ему нужно в кровь, телятина – бульон ему. Я на рынок центральный ездила! А ты всё думаешь, я его не люблю. Господи! Кого же я люблю тогда?! Я с ним всю жизнь прожила!.. (Плачет.)
ЛИДА. Мам…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Пойду чайник поставлю. (Уходит на кухню.)
(Лида проходит в комнату, садится на диван. Марина Сергеевна возвращается и садится рядом.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Говорят, если переживаешь за человека, которому сейчас больно или плохо, ему становится легче. Скорее всего, это не так. Но очень хочется в это верить.
(Некоторое время они молчат.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (очень мягко). Никогда больше не смей пропадать так долго. Ты моя дочь, поняла? (Берет Лидину руку, целует каждый пальчик.)
(Лида чувствует себя неловко, но старается этого не выдать. На кухне свистит чайник.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Пойдем пить чай.

Картина восьмая

Филиппов – в послеоперационной палате. Потягивается – и  осторожно садится на постели. Входит Павел Григорьевич.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Сидишь? Молодец. А пора ходить!
             (Филиппов скептически хмыкает.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Нет, милый, так у нас дело не пойдёт! Был поединок – это законно, ты ранен, соболезную… Но дуэль-то выиграна! Ткани у тебя чистые, мне сейчас анализ показывали! Так что распиваем с тобой поллитру!
ФИЛИППОВ. Я вообще-то… не пью…
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ (расхохотавшись).  Ужас, до чего же ты правильный! Я, между прочим, тоже не пью! (С подвохом.) Сильно болит?
ФИЛИППОВ. Да нет.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. И не может болеть! Потому что как операция сделана! Филигрань! А то некоторые любят так называемое… "с запасом". Полчеловека отрежут -это у них с запасом!.. А ты у нас мужчина молодой. Это всё тебе самому пригодится.
( В палату входят Марина Сергеевна и Лида. Марина Сергеевна ставит на тумбочку пакет.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. О, твои красавицы. Здравствуйте, дамы. Располагайтесь. Только вот что: пациента мне – не утомлять, статистику выздоровлений - не портить!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ясно, Павел Григорьевич.
(Доктор выходит.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Коля! (целует его.)
ЛИДА. Батянь! (целует его тоже.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Что Павел сказал?
ФИЛИППОВ. Что все идет по плану. Ходить тебе, говорит, пора.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. О! А ты сам как себя чувствуешь?
ФИЛИППОВ. Нормально. Потихоньку. Вы-то как?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Неплохо, неплохо. Лиду вот на олимпиаду по химии зовут.
ФИЛИППОВ. Дела!..  Хотя – чему удивляться-то? Дочка-то чья, а, Марин Сергевна?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Наша!... Только сегодня она недолго у тебя побудет, Николай.  Лида, видишь ли, приглашена на день рождения. Она сначала отказывалась это приглашение принимать, но я настояла. Мне показалось, она всё отлично успеет. Как ты думаешь? (Смотрит на Филиппова вопросительно.)
ФИЛИППОВ. Конечно, Лид.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ступай, Лидочка. Передавай Севе привет и поздравления. А я еще с папой побуду.
ЛИДА (тихо). Пока, батянь. (Целует его. Уходит.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Я тебе гранатов нажала. (Идет к тумбочке, достает из принесенного пакета банку).
ФИЛИППОВ. Погоди, Маринчик. Сядь сюда.
(Марина Сергевна садится рядом. Он берет её руку.)
ФИЛИППОВ. Сок въелся. (Целует пальцы.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Коля… Я, наверное, должна объясниться…(голос дрожит.) Я обязана…
ФИЛИППОВ. Тс-с… (Садится, обнимает её.)
(Марина Сергеевна плачет.)
ФИЛИППОВ. Маринка моя, малинка. Ну кто может тебя заменить? Да никто. Как и Лиду, конечно. Тс-с… Тихо-тихо-тихо… У меня две звездочки на свете. Одна – Маринка, другая – Лидка…

Картина пятая

Зимний сад в больнице. Лида пришла навестить отца.
ФИЛИППОВ. Лидка!
ЛИДА. Батянь!.. Я тебе апельсины принесла и котлеты.
ФИЛИППОВ. О! (Достает из пакета поллитровую банку с котлетами, шутливо принюхивается.) Сама жарила! Точно? 
ЛИДА. Ну дак!
ФИЛИППОВ. И мама не помогала?
ЛИДА. … Её в командировку послали.
ФИЛИППОВ. Когда?
ЛИДА. Позавчера… В Ленинград. С каким-то автором гранки читать, не то ещё чего-то…
ФИЛИППОВ. Вот как.
ЛИДА. Да... А у меня третья четверть кончилась – вот, распишись в дневнике. (Протягивает дневник и ручку.)
ФИЛИППОВ. Ничего себе… Лидка, да ты у меня хорошистка! Даже пятёрочек, пожалуй, побольше! Ну-ка… (считает.) Так и есть, пятёрок больше. Ну ты, мать, даёшь!
ЛИДА. Я просто не успела вовремя взяться. А последние недели -  во, видал?
(Филиппов присвистнул. Расписался и под четвертными, и под текущими отметками.)
ФИЛИППОВ (заметно растроганный). Лидка ты моя!.. Пойдем, пройдемся.
(Идут по коридору.)
ФИЛИППОВ (шепотом). Это, Лид, операционная…(Подталкивает её к двери.)
ЛИДА. А мы зачем?..
ФИЛИППОВ. Вот, посмотри…
ЛИДА. Да ну, идём отсюда!
ФИЛИППОВ. Здесь никого нет, поговорим…(Усаживает её на табурет, сам садится напротив, кладет руки ей на плечи.) Я, Лид, кое-что знаю, а кое о чём догадываюсь… Сейчас скажу тебе одну вещь. Но этим можно пользоваться только в мирных целях! Скажу это потому, что я, Лида, тебе доверяю. (Помолчал.) Я тебе хочу сказать про маму. Ты думаешь, что она и такая и сякая… Даже, Лид, если ты правильно это думаешь, хотя я совсем не уверен… всё равно, Лид, она наша. И никто её, кроме нас с тобой, не починит… И не полюбит. (Отпустил руки, отвёл глаза.) Каждый несёт свой крест. Знаешь, откуда это пошло? Я тоже раньше не знал. Это мне здесь, в палате… Старик один со мной лежит… Оказывается, когда Христа распинали и с ним ещё каких-то людей…
ЛИДА. А он разве был на самом деле?
ФИЛИППОВ. Ну…ну, не знаю. Это легенда… И вот когда их вели распинать, то каждый должен был нести свой крест, на котором его…
ЛИДА. Ясно…
ФИЛИППОВ. И я тоже думал, что вот моя жена, а твоя мать – это мой крест. И я его должен нести. А теперь я понял: я сам виноват, что она мой крест… (Помолчал. Поднялся. Взял Лиду за руку и подвел её к операционному столу, покрытому белым.)
(Некоторое время они молча стоят, глядя друг на друга. Потом уходят из операционной.)

Картина шестая

(Сева у себя дома. Он болен, лежит в постели. Звенит телефонный звонок. Сева берет трубку.)
СЕВА (хрипловато). Алё.
ЛИДА (она звонит из телефонного автомата). Здравствуй, Сева… Сева, мне нужно с тобой встретиться. И поговорить. Но не по телефону…
СЕВА. Лид…
ЛИДА. Я узнала, что ты болен…  Я могу сейчас приехать?
СЕВА. Приезжай… Дом ты знаешь, а квартира – 40.
ЛИДА. Я буду у тебя через полчаса.
(Сева встает и лихорадочно начинает приводить квартиру в эффектный вид. Уносит на кухню обувь из прихожей, вытертый коврик от двери, утюг… Снимает висящий над диваном ковер, стелит вместо коврика в прихожей. Взгляд его падает на увеличенную фотографию Лиды, висящую на стене. Снимает фотографию, несет на кухню. Приоткрывает входную дверь. Ложится в постель. Звенит звонок.)
СЕВА. Заходи, Лид.
ЛИДА (осторожно вытирает ноги о ковер). Можно?
СЕВА. Иди сюда, Лид… Ты чего там стала? В памятники тренируешься?
ЛИДА. В надгробья!
СЕВА. Здрассьте… Больной ждет внимания, положительных эмоций, а она…
ЛИДА. Ах, бедненький! У тебя такое несчастное лицо, что хочется… дать тебе конфетку.
СЕВА. Так дай.
ЛИДА. А нету.
СЕВА. Что же вы не подготовились?
ЛИДА (обрывая обмен остротами). Чаю… нету у тебя?..
СЕВА. Это… на кухне, там, Лид… Я-то… (пожал под одеялом плечами.) Ты иди, а я буду отсюда тобой руководить. (Вдруг отчаянно кричит.) Лида! Погоди!
(Лида возвращается из кухни со своим портретом в руке.)
ЛИДА. Севка, где это висело?
(Сева показывет глазами. Лида вешает фотографию на место.)
ЛИДА. А где ковёр должен висеть? (Увидела сама. Взяла ковер в прихожей, отряхнула рукой, повесила на место.)
СЕВА (глухо). Я сам потом…
(Лида садится, осматривает комнату. Видит толстый кожаный альбом.)
ЛИДА. Марки? (Открывает альбом).
СЕВА. Фотографии.
ЛИДА (немного смутилась). Это твой отец?
СЕВА. Тут его карточек нету!
ЛИДА. А-а…
СЕВА. Тут вообще ни одной его вещи нету! Ни денег, ничего не берём! Мама решила.
ЛИДА. Сев, а…
СЕВА. Дача? Это моё наследство.
ЛИДА. Он у тебя что? Старый? Отец…
СЕВА. Да нет, никакой не старый. Просто так считается, что дача его и моя. (Пауза.) Лид, ты обижаешься на меня?
ЛИДА. Тебе ж, Севка, ничего говорить нельзя. (Жмет плечами.) Скажешь – да, а ты с пятого этажа спрыгнешь, чтоб я не обижалась. Но я на тебя, Сев, правда не обижаюсь. Я ещё утром сегодня на тебя обижалась, а теперь нет. (Помолчав.) А твоя мама скоро придёт?..
СЕВА. Да не бойся, Лид, чего она тебе сделает!
(Звонит телефон. Сева берет трубку.)
СЕВА. Да нет, мам, ничего не надо. Хлеб есть. Молоко – тоже. (Вешает трубку. Лиде.) Она в магазине внизу. Надо же, никогда она не звонила!
(Лида идет в прихожую и торопливо одевается).
ЛИДА. Пока, Сев! (убегает).

Картина третья

Та же палата. Филиппов в ней один. Входит Павел Григорьевич, врач.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. А Иван Кузьмич где?
ФИЛИППОВ. В зимнем саду. С Раисой Павловной.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. А, воркуют голубки. Это хорошо… А вот ты, Николай, сегодня мне не нравишься. Скучный.
(Филиппов жмет плечами.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Физиономия чёрная – спал сегодня безобразно… Смотри сам, Николай! Господь бог будет лечить тебя в другом месте. А здесь люди лечат. Я в частности. И мне надо помогать. (Пауза.) Значит так, Николай Петрович, дня через три-четыре буду тебе делать операцию.
             (Филиппов вздохнул и невольно задержал дыхание.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Риск существует. Но без операции тебе дальше пропуска нету, понял?.. Облучать – это уже, как говорится, мимо денег. Наш главный – того же мнения…
(Филиппов кивнул.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ.  Операция твоя не из самых сложных. В чём риск? В том, что какая-то частичка… останется. Я её не увижу, понимаешь? Клетка, одна клетка оторвётся… А твоя задача: все свои защитные реакции ощетинить… Ты человек толковый… Подумай над этим – сурово, но без истерик.
ФИЛИППОВ. Понял.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Мне тут твой приятель звонил… Успенский, кажется, да? Есть у тебя такой?
ФИЛИППОВ. Начальник цеха.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. "Я, говорит, его товарищ…" Ну и, в общем, сказал: "Это, говорит, мужик-атлант". Потому тебе заявляю: шансов пятьдесят на пятьдесят. Как на дуэли! Что от меня зависит, сделаю. Что от тебя – будь любезен!…
(Филиппов кивает.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Настраивайся, Николай. (Выходит.)
(Входит Иван Кузьмич.)
ИВАН КУЗЬМИЧ. Чего он приходил?
ФИЛИППОВ. Назначил мне операцию. (Ложится и отворачивается к стене. Некоторое время лежит, потом резко садится.) Нучто за народ! Всю стенку исписали! Я Лидку от таких дел отучал – и, между прочим, отучил! А тут – взрослые люди… Лидка моя…Она – то у меня есть – при любых раскладах!  Да хошь ни хошь - хотя бы ради неё… я должен поймать эту шпионскую клетку!
ИВАН КУЗЬМИЧ. Очень хорошо, Коля.
ФИЛИППОВ. А Маринка… Да сам-то я – люблю её?.. Люблю. Хоть и не так, как мог бы любить Женю.
ИВАН КУЗЬМИЧ. Стоп. «Люблю» - понимаю, «не люблю» - допустим, тоже. Но «любил не так»… Как это – не так?
ФИЛИППОВ. Как не так?.. А - прощал много. Думал втайне от себя: "А! Неважно! Всё равно это Маринка, а не Женя…" А значит, в Маринкином характере есть и моя вина? (Пауза.) Я однажды передачу смотрел по телевизору. Про австралийских аборигенов, кажется. Их оттеснили в самые дрянные места. И от этого у них отношение к жизни стало совершенно наплевательское. Как бомжи: можно и на полу переспать, можно и плюнуть куда попало, можно и урну под голову – неважно, ночь перекантовался – и до свидания! А сейчас я думаю: неужели и я так жил?!
ИВАН КУЗЬМИЧ. Как бомж? Ну что вы, Коля…
ФИЛИППОВ. Ну, не совсем так, конечно. Но в чём-то похоже… А что это значит? Что ситуацию надо исправлять! Значит, я должен остаться - не только чтобы Лидке помочь вырасти, не только чтобы Маринку на ноги поставить, но чтобы и самому… Чтобы и самому стать человеком!
ИВАН КУЗЬМИЧ. Замечательно. В точку! Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Чувствую, что с таким вашим настроем всем шпионским клеткам будет полный и окончательный кирдык!
ФИЛИППОВ (немного расслабился, улыбнулся). Иван Кузьмич, а можно вас попросить…
ИВАН КУЗЬМИЧ. О чем, Коля?
ФИЛИППОВ. Тут в зимнем саду народ по утрам в домино играет. Может, сходим, а? Партеечку - а?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Я, конечно, не гроссмейстер…
ФИЛИППОВ. А кто гроссмейстер-то?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Что ж, пойдемте, Коля. Конечно, пойдемте.

Картина четвертая

Лида выходит из своей квартиры. В руке у нее -  сетка с апельсинами. Лида видит Надю, сидящую в подъезде на подоконнике.
НАДЯ. Лида, это ты?.. ( Неловко сползает с подоконника, чуть не падает.)
(Лида бросается ей помочь.)
НАДЯ. Осторожнее, пожалуйста, прошу тебя - я замёрзла смертельно!
ЛИДА. Пойдем! (Ведет Надю в квартиру, в свою комнату, укутывает пледом.) Сейчас чайник поставлю. (Уходит, возвращается. Садится рядом.) Надя!... Ты зачем там сидела? Ты мне можешь сказать?
НАДЯ. У тебя, Лид, очень хорошая комната. Это ведь твоя, да?
ЛИДА. Моя… А почему хорошая?
НАДЯ. Ну такая… удобная. Как-то всё в порядке. Я когда думала… Думаю, какая же у тебя комната?
ЛИДА. Ну и что? (дотрагивается до Надиной руки.)
НАДЯ. Да я не знаю… (Улыбается, снимает очки.) Ничего хорошего я так и не надумала. А теперь смотрю: вот прямо очень твоя комната! Спокойная, всё на месте…
ЛИДА. Сейчас чаю принесу. (Приносит две чашки.) Надь! Ты зачем же там сидела? Хотя бы поднялась…
НАДЯ. Да я и сама думаю: глупо, глупо! (Помолчав.) Я очень была на тебя обижена, Лид. Я, Лид, из-за того последнего раза… Я тот месяц, представляешь, ну буквально опомниться не могла! Какое-то наваждение: то грипп, то ангина, то катар верхних дыхательных путей… Лежу-лежу, а только на улицу выйду – опять! Другие рады: свежий воздух, а мне как отравляющее вещество. И вот я один раз думаю… Помнишь, мы долго тогда не перезванивались… И я думаю: ну не стыдно ли мне из-за какого-то мальчишки… (Покраснела и нахмурилась.) И я целый день: дай позвоню, дай позвоню…А вечером… Ну температура поднялась. И мне папа говорит: "Ты, говорит, Надя, как пьяная. Что ты такое всё несёшь?.." А я, понимаешь ли, уцепилась за это: пьяная, море по колено, ничего не страшно! Ну и что? Ну, я тебе и позвонила…
ЛИДА (сильно смущенная). А я думала, тебя Севка подослал…
НАДЯ. Ясно… Послушай, Лид, я только что сообразила – ты шла куда-то, апельсины несла… Тебе куда-то надо сейчас?
ЛИДА. У меня отец в больнице… Я должна пойти…
НАДЯ. У него… серьёзное?
ЛИДА (кивает). Будут делать операцию.
НАДЯ. Лид… Вот даже и не знаешь, чем помочь…
ЛИДА. Чем помочь? Я бы и сама хотела знать… Пока придумала только одно – взяться за учебу. Упереться рогом, получать пятерки. Одни сплошные пятерки. (Усмехается.) А учителя не привыкли, дополнительные вопросы задают. Ну как пятерку неотличнице поставишь?.. Я вот думаю, Надь: вот я вырасту, и будет у меня ребенок. Неужели я буду обращать внимание на отметки, записки учителей… Неужели я забуду, что это… что это такая…
НАДЯ. Лид…Какой же ты человек удивительный! Я таких не знаю больше!
ЛИДА. Чего там, удивительный. Вот у тебя, например, и так одни пятерки.
НАДЯ. Да я не о пятерках…Лида, тебя, наверное, отец ждет. Давай собираться, а?
(Одеваются, выходят, спускаются по лестнице).
ЛИДА. Ты про Севку что-нибудь знаешь?
НАДЯ. Подвиги совершает… Просил передавать привет. Тебе разве ничего не известно?!
ЛИДА. Что?
НАДЯ. Да ведь он болеет. Он, как ты знаешь, без историй не может… Сперва нахватал двоек, сколько мог. Потом простудился... Двоек в конце четверти много не нахватаешь. Всё уже ясно, лишний раз тебя не спросят. И всё же сумел, добился своего: заработал пары по химии и по истории. Специально, что ли, такие предметы выбирал!.. И простудился он тоже самым дурацким способом: залез под душ, а потом вышел на балкон в одних трусах. И кажется, даже босой.
ЛИДА. Господи! Что за бред?
НАДЯ.  Из-за тебя. Ну в общем, чтоб ты это узнала.
ЛИДА. Подумать только, какие жертвоприношения!
НАДЯ. Да, это глупо, только… (останавливается и поворачивается к Лиде.) Я же его давно знаю: брат, да ещё ровесник… Он, Лид, он не предатель… Я поняла: ты думаешь, раз он так поступил, значит, всё. Это, Лид, неправильно. Он просто… ну, как говорится, легкомысленный. А вот взять и заболеть… Или на эти двойки решиться… Не каждый мальчишка может! Согласна? Нет, Лид, он не плохой…
ЛИДА. Ты как будто его защищаешь!
НАДЯ. Нет, не защищаю… У меня не получается сказать то, что я хочу – а тебе надо идти…
ЛИДА. Я тебе позвоню, Надя.
(Расходятся.)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Картина первая

Квартира Филипповых. Беспорядок – валяется одежда, стоит немытая чашка… Лида разговаривает с мамой по телефону.
ЛИДА. Але! Можно Филиппову?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Не "Але, можно Филиппову", а "Здравствуйте, попросите, пожалуйста, Филиппову".
ЛИДА. Это ты, мам. А я не узнала. Нам папа звонил.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Да…
ЛИДА. Спросил, мы придём или нет. Я сказала: придём.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (помолчав). Лида! Надо было бы посоветоваться со мной.
ЛИДА.  Мам, как я могла посоветоваться, если он звонил!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Оставь, пожалуйста, Лида, свою резкость... Дело, видишь ли, в том… по-моему, у меня гриппозное состояние.  А получить ему ещё грипп… ты понимаешь меня?
ЛИДА (раздосадовано). Понимаю.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ты не права, Лида! … Ну что ты молчишь?
ЛИДА. Потому что в субботу не были и сейчас пропускаем, да?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Ты же знаешь, он сам просил…
ЛИДА. А мы и рады!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Мне сейчас не очень удобно разговаривать…
ЛИДА.  Хм!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Перестань-ка, пожалуйста! И подумай лучше о том, что касается лично тебя… До вечера, дочка. Я сегодня немного задержусь. Приду… (Кому-то рядом.) Да подождите, дайте договорить! … (Лиде.)  Приду часов около восьми, пока.
(Лида достает учебник, пытается читать. Звонит телефон.)
СЕВА. Але! Можно попросить Лиду?
ЛИДА. Можно. Это я.
СЕВА. Лид, это Сева… Я должен с тобой встретиться. Я тебе всё объясню!...
ЛИДА. Вот ведь…
СЕВА. Лид, ты только не клади трубку!... Лид, а ты чего делала?... Ну хоть слово-то скажи.
ЛИДА. Неохота мне с тобой разговаривать! (кладет трубку.)
            (Ходит по комнате, снова подходит к телефону, набирает номер.)
ЛИДА. Здравствуйте. А можно позвать Филиппова из седьмой палаты?... Извините… Мне очень нужно!... Спасибо!
ФИЛИППОВ. Алло.
ЛИДА. Пап, это я.
ФИЛИППОВ. Лидуш…
ЛИДА. Пап, мы не придем. У мамы гриппозное состояние. Сказала, что боится к тебе идти.
ФИЛИППОВ. Значит, приболела мама. Жалко… А что голос у тебя такой?
ЛИДА. Какой – такой?
ФИЛИППОВ. Ну, напряженный... В школе что-то?
ЛИДА. Да нет… Наоборот – две пятерки по алгебре и одна по физике.
ФИЛИППОВ. И даже по физике! Ничего себе!… И все-таки – что такое, Лид?
ЛИДА. Это долго рассказывать.
ФИЛИППОВ. А я, Лид, как раз никуда и не тороплюсь.
ЛИДА. Ну хорошо. Вот представь себе... Один мальчишка пригласил меня к себе на дачу. Долго уговаривал - и я с ним съездила.  День был такой солнечный… Мы снеговиков лепили, чай в чуме пили… ну, очень хороший был день. А потом выясняется, что на дачу ездить родители ему запретили, потому что он когда-то с кем-то… что-то там такое натворил. А когда всплыла вся эта история – ну, что мы с ним на дачу ездили – родители его заставили сказать мою фамилию и телефон. И он им сказал. И вот я теперь думаю -  получается, что продал меня человек за родительское прощение? Так получается?..
ФИЛИППОВ. Да, как-то не по-пацански…
ЛИДА. И вот я думаю, думаю – в одну точку, буксую… Раз он мог такое сделать -  значит, не тот  он человек, за кого я его принимала. Другой. А другого ни прощать, ни не прощать не надо. Пускай живёт себе как хочет… Ты согласен, батянь?
ФИЛИППОВ. А ты давно с ним… знакома?
ЛИДА. Два месяца. Он двоюродный брат Нади Скоробогатовой – помнишь, с Азовского моря?
ФИЛИППОВ. Помню, да… И вы с ним больше не встречались?
ЛИДА. Нет. Звонит только, говорит всякую ерунду.
ФИЛИППОВ. Ясно… Я, Лид, думаю так. Ты все делаешь правильно. В смысле – правильно, что ты ничего не делаешь. Если он нормальный человек, то найдет способ исправить ситуацию. Ну а если нет – тогда и горевать нечего. Так?
ЛИДА. Так… Только…
ФИЛИППОВ. Состояние подвешенное, и от этого плохо…Да?
ЛИДА. Да.
ФИЛИППОВ. Тут ничего не попишешь. Но могу сказать один рецепт – старый, бабушкин еще. Только ты не подумай, что я тебя воспитываю.
ЛИДА. Какой рецепт, батянь?
ФИЛИППОВ. Ты вот скажи – в квартире порядок сейчас?
ЛИДА. Ну…не очень.
ФИЛИППОВ. Рецепт такой: разложи вещи по местам – и душа встанет на место.
ЛИДА. Да ну тебя, батянь. Что ты, как с маленькой.
ФИЛИППОВ. А ты попробуй, Лид. Мне помогает.
ЛИДА. Ладно. (Улыбается, но невесело.)
ФИЛИППОВ. Ну, давайте там, не грустите. Маме привет, пусть поправляется.
ЛИДА. Хорошо. Пока, батянь.
(Лида обводит комнату глазами. Берет немытую чашку, уносит на кухню. Убирает другие лежащие не на месте вещи. Постепенно втягивается в процесс, движения её становятся энергичными. Закончив уборку, Лида садится за уроки.)
(Опять звонит телефон. Лида берет трубку.)
СЕВА. Это ты, Лид. А я тебя не узнал… Как иногда меняются люди!...
ЛИДА. Слушай, милый, иди гуляй! (Бросает трубку. Берет учебник. Пытается сосредоточиться.)
(Возвращается Марина Сергеевна. Раздевается, входит в комнату.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Добрый вечер. Ужинать будем?
(Лида жмет плечами.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ясно… Работай. А я тогда крикну тебя.
             (Марина Сергеевна собирает на стол.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Лида, готово!
(Садятся ужинать.)
ЛИДА. Я папе позвонила, его позвали. Сказала, что мы не придем.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Молодец. А то я нервничала, что он зря нас прождет… Как он себя чувствует?
ЛИДА. Нормально…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Так… А доктор что говорит?
(Лида смотрит испуганно.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ты спрашивала у него, Лида? Спрашивала о докторе?
ЛИДА. Нет…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Хм… А ты узнала, что ему надо? Что принести? Да ты что?.. А когда операция?.. Как же ты не догадалась спросить о таких вещах?
(Звонит телефон.)
ЛИДА. Але!
СЕВА. Я хочу, чтоб ты меня выслушала!...  Лид! Ну что ж ты такая бесчувственная? Может, я болел, может, я умирал!
(Лида вешает трубку.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Лид, ну что такое там? Мы ведь ужинаем, кажется!
(Лида возвращается к столу.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ну ешь, ешь. Я же тебя ни в чём не обвиняю…  Лида… Посмотри-ка на меня… Успокоилась?
ЛИДА. Нет, не успокоилась. Ты неправильно говоришь, мама. И… и я презираю тебя за это!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. …Ты произнесла ужасное слово, Лида. И я не знаю, как мне тебя простить.
ЛИДА. Можешь не прощать!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Не дерзи. Это уже пустое. (Помолчав.) Я не знаю, сможешь ли ты меня понять в таком состоянии…  Лида, я тебе скажу, как я чувствую. А ты уж суди сама! Тебе кажется, я жестока, равнодушна, да? Это неверно!.. И ты же знаешь, я люблю его! Что мне было бы жить с ним эти пятнадцать лет? Ох! Но ты должна меня понять… Отец сильный, волевой… А я, понимаешь… мне трудно, я боюсь, я не готова! У меня на себя одну-то… ну и на тебя, конечно… и то едва хватает сил… Отец лежит в хорошей клинике, я узнавала…  Я не могу, понимаешь! Я боюсь. Я умру… Единственное моё спасение: я себе твержу, что ничего не случится…
(Звонит телефон. Марина Сергеевна делает жест – подойди.)
ЛИДА. Але!
НАДЯ. Лида, добрый вечер…
ЛИДА.  Да неужели вы не понимаете, братики-сестрички, что я не буду с вами разговаривать! (Бросает трубку.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (подходя у к Лиде). Что-то случилось? … Ох, я устала сегодня безмерно…
(Лида уходит в свою комнату. Берет бамбуковую палку для штор, вставляет в дверную ручку.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Можно, Лида?
ЛИДА. Нельзя!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Это ещё что такое? (Дергает дверь.) Ну-ка не дури! Ты думаешь, что? Без отца…
ЛИДА. Это ты думаешь, что без отца! А я-то с отцом! Я-то его не предавала. Уходи отсюда. Не буду с тобой разговаривать!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Лида! Перестань сейчас же! (Бьет ладонью в дверь. Плачет.) Лида!.. Лида! Ну я не могу сейчас одна.
ЛИДА. Ты всю жизнь одна!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Какая ты жестокая!
ЛИДА. Я тебя больше не люблю!
(Плачут по разные стороны двери.)

Картина вторая

Больничная палата на две койки. Филиппов лежит, закинув руки за голову. Сосед его, Иван Кузьмич, читает книгу. Книга заканчивается. Иван Кузьмич закрывает её.
ИВАН КУЗЬМИЧ. Интересная концовка. Неожиданная.
ФИЛИППОВ. Приятно посмотреть, как вы читаете – не торопясь, вдумчиво… Красиво, можно сказать! А между тем при мне уже третью книгу заканчиваете.
ИВАН КУЗЬМИЧ. Да, молодой человек, книг у меня много. Дома - целая библиотека. Всю жизнь их копил.  Но понимаете,  всё это большей частью - книги-призраки.
ФИЛИППОВ. Призраки?..
ИВАН КУЗЬМИЧ.   Ну да. Это те я называю, которые стоят на полках нечитанными. По деньгам они вроде бы твоя собственность. А на самом деле… не твои. Ты знаешь одну обложку.
ФИЛИППОВ. Чего ж вы их покупали?
ИВАН КУЗЬМИЧ. К пенсии, дорогой мой, да-с, к пенсии.
ФИЛИППОВ. Книги-призраки… А у меня вот – мысли-призраки. Мелькнет такая мысль – и спрячется. Потому что всегда думаешь о самом ближнем – о том, что завтра, о том, что вчера… А сейчас – о чем хочешь думай, времени – навалом…
ИВАН КУЗЬМИЧ. Да, свободное время – это роскошь! (Смотрит на часы.) Семь. Можно сходить забрать передачу. Мне Раиса Павловна сегодня обещала пирогов. Любите вы, Коля, пироги?
ФИЛИППОВ. Балует вас Раиса Павловна… Таких жён больше не выпускают. Каждый приёмный день она с утра как штык, передачи носит такие, что вы весь этаж потом кормите… Ну, и вообще – душевная женщина.
ИВАН КУЗЬМИЧ. А как вы хотите, голубчик – мы с ней полвека вместе! Надежный тыл – это, знаете ли, дорогого стоит… (Спохватившись.) Впрочем, здесь ведь в чем еще дело – в свободном времени. Пенсионеры мы! А работающему человеку в здешние приемные часы часто просто не попасть. Зачем такие ограничения? Неужели не понимают, что общение – это тоже лекарство? И не последнее, между прочим!
ФИЛИППОВ. Не последнее, точно… Пойдемте, Иван Кузьмич, вместе - я домой позвоню. Марина уже должна вернуться с работы. (Выходят.)
(Филиппов звонит с больничного телефона).
ФИЛИППОВ. Алло. Маринчик? Привет. Ну, как вы там?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Здравствуй, Коля. У нас все неплохо. Лида закончила четверть как обычно…
ФИЛИППОВ. У нее каникулы уже?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Да, каникулы…
ФИЛИППОВ. Ты сама-то как? Поправилась?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Почти. Скоро мы тебя навестим. Как твои дела? Что говорит врач?
ФИЛИППОВ. Ничего пока не говорит. Лекарства дают, облучают – и всё.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ясно… Не холодно там у вас?
ФИЛИППОВ. Нет, не холодно. Батареи горячие, сквозняков нет.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Тебе чего-нибудь надо, Николай?
ФИЛИППОВ. Да всё нормально пока. Из цеха заскакивали…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ну, смотри сам… Звони, если что.
ФИЛИППОВ. Ладно. Ну, пока, Лидке привет передавай. (Вешает трубку. Медлит у телефона.) «Смотри сам!» (Возвращается в палату.)
(Входит Иван Кузьмич с двумя пакетами, протягивает один из них Филиппову.)
ИВАН КУЗЬМИЧ. Коля, вам тоже передача.
ФИЛИППОВ. Странно. От кого бы это? (Открывает пакет.) Ничего себе! Клубника! А, вот. (Достает записку.) «Привет, Бул! Оказывается, попасть к тебе труднее, чем в Кремль – три приемных дня в неделю! Разве это дело, Батон? Хорошо еще передачи берут! Однако теперь  я приемные часы знаю и на днях заскочу. Не грусти, Бараночка, кушай ягоды и поправляйся. Женя.» Женька… Во дает! И откуда узнала?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Прошу прощения, Коля, но очень любопытно. Откуда такие прозвища? Полнотой вы не отличаетесь, фамилия тоже… не хлебопекарная. Впрочем… Послушайте, я понял!
ФИЛИППОВ. А, поняли!
ИВАН КУЗЬМИЧ.  Да-да! Это булочник был такой – Филиппов. После революции это еще долго жило – называть магазины именами бывших владельцев. Такой особый шик был у  коренных москвичей… Даже после войны, помнится, сохранялось: хлеба купить - "у Филиппова", колбасы - "у Елисеева", рубашку или штаны – "у Миляева-Карташова"…
ФИЛИППОВ. Точно. Угадали. У меня этих прозвищ было штук десять: Батон, Бублик, Пирог – но главное, конечно, Булка.  А Женька – она как раз оттуда, из «после войны». Подруга детства. И даже, пожалуй, первая любовь.
ИВАН КУЗЬМИЧ.  Вот как…
ФИЛИППОВ. Да. Она  - жена  моего друга, Володьки Терешкова. Но поженились они уже потом, конечно. А сначала мы учились с Володей в одном классе, а Женька - на класс младше. Я даже помню, как он меня с ней познакомил.
Я как-то пришел к нему домой – в полчетвертого, как договаривались. Жду, уже сматываться хотел. Тут он прилетает, весь взмыленный. А за ним девчонка пыхтит – Женька. Клетку тащит, с птицами. Как ординарец, честное слово!
Мы их тогда выпустили, этих синиц. Я до сих пор помню ту птицу в ладони… горячую, напряженную – и лёгкую, как пух… Володя каждый год так делал - в день рождения отца. У него отец погиб на фронте в сорок четвёртом году.
ИВАН КУЗЬМИЧ.  Охо-хо…
ФИЛИППОВ. Володя с Женькой так всю школу вместе и держались. А потом он пошел в армию, в пограничные войска. Я тогда часто с Женькой виделся. Вроде как охранял ее… для Володи. А сам был просто рад её видеть.
А когда Володя вернулся из армии, они поженились… Мне казалось, что Володя не так её любит, не так сильно, как она его. Но Володя - он такой, что уж если слово дал – значит, закон… Или мне так казалось? 
А я ещё долго потом не женился… А потом появилась Маринка. Красивая, ёлы-палы, с ума можно сойти! Да ещё плюс море, да ещё плюс горы – одним словом, Крым! Поехали в Петрозаводск, где жили её родители: «Знакомься, мама, это Николай… Нет, он пока на заводе…»
И такая у них семья расчудесная: «…Вовочка, ноги не промочи! Мариночка, шарфом укутайся!..» А про чужих – по-другому: «Ты о себе лучше подумай, а они пусть сами о себе подумают!» Или: «Вова! Вот чудилка! Скажи: нету денег. И не давай». (Вова – это их сын, Маринкин младший брат.)
Ну, мы собрали Маринкины вещички – и пока. Помню, как она просила: "Только увези меня отсюда… Не спрашивай, потом поймёшь!" Такого зря не скажешь.
А только куда ни уезжай – детство твоё в тебе останется. И перевоспитываться потом – тяжело. Надёжный тыл, говорите, дорогого стоит…Так вот не чувствую я его, этого тыла. Говоришь с ней – а разговор комканный, и слова - как ветром уносит…
ИВАН КУЗЬМИЧ. Погодите, Коля. Я, конечно, человек посторонний и рекомендаций давать не могу… Могу только лично за себя сказать. Я бывал в этой жизни и слабым, и непростительно глупым. И я очень благодарен людям, которые тогда - в тех ситуациях - не поставили на мне окончательный крест.
ФИЛИППОВ. Как хорошо вы это сказали, Иван Кузьмич. Пожалуй, вокруг этого я все эти дни  и бегал, да… Ладно, хватит на сегодня моих призраков. Утомил я вас?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Нет, не утомили, Коля. Жизнь – интересная штука. Если б я так не думал – я бы и книги не читал. 
ФИЛИППОВ. А, вот как?
ИВАН КУЗЬМИЧ. Да… Давайте, Коля, укладываться.
(Ложатся спать.)

Картина  седьмая

Лида входит в свою квартиру. Видит отца, сидящего перед телевизором, который не включён.
ЛИДА. Ты чего, батянь, а?
ФИЛИППОВ. Ничего!
ЛИДА.  Ты не заболел?
(Нет ответа.)
ЛИДА. Ты есть будешь?
ФИЛИППОВ. А ты сама-то почему не ела?
ЛИДА (распаковывая спортивную сумку.) Ты обедать будешь или маму подождёшь?.. Ты чего такой, батянь?
ФИЛИППОВ. Придёт мама и будет интересоваться, почему ты не обедала. Причём куда строже, чем я…
            (Лида делает круглые глаза и скрывается в кухне. Филиппов сидит неподвижно.)
ФИЛИППОВ. Ли-да! (Спохватываясь, тихо и зло.) Чушь какая – то…
ЛИДА (прибегает.) Батянь!
 (Филиппов подмигивает ей.)
ЛИДА. Батянька, ты чего? Сидишь как-то…
ФИЛИППОВ. Лидуш, давай в доминишко сыграем?... Сыграем, Лид?
            (Лида, недоумевая, достает коробку с домино. Филиппов перемешивает фишки, ловко, одной рукой берет свои семь фишек.)
ФИЛИППОВ (грохая костяшкой о стол). Дупель-аз!
ЛИДА. Конечно, фишки-то небось сам метил!
ФИЛИППОВ. Что нам метить? Мы без метки насквозь видим. Глаз – рентген! (Осекается. Кладет фишки на стол – дырочками наверх.)
ФИЛИППОВ. Я… это, Лидуш…  Я, понимаешь, дочка…
ЛИДА. Батянь?
(Из прихожей слышится звук ключа. Пришла Марина Сергеевна. Лида бежит в прихожую.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (устало). Здравствуй-здравствуй, Лидочка.
ЛИДА (шепчет ей в ухо). Мам! Там батянька!
МАРИНА СЕРГЕЕВНА Что… папа?
ЛИДА. Он… Он сидит!
(Марина Сергеевна, пожав плечами, направляется в комнату - как была, в шапке, шубе и сапогах.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (довольно строго). Что случилось, Николай?
ФИЛИППОВ. А Лидушка где? (Появляется Лида.) Выйди отсюда пока, Лид. Нет, погоди, Лид…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ну что ты волынишь! (присаживается к столу.) Я устала безмерно. И рукописи, и вёрстки – всё как снег на голову. Ну так что ты молчишь!
ФИЛИППОВ. В общем, Маринчик… в общем, у меня, наверно, рак.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  Господи, Коля! Что ты несёшь? Ты был у врача? Они же никогда не говорят!
ФИЛИППОВ.  Мне сказал.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.   Ну что это такое! (плачет.) Дайте мне что-нибудь… Лида! Ну дай же мне стакан воды!.. Коля! Это неточно ведь! Какие-то террористы, а не врачи! (достала платок, вытирает слезы.) Ой, подожди, Николай, ужасно щиплет…(идет в ванную, кричит уже оттуда.) Возьмите кто-нибудь мою шубу!
(Филиппов бежит за ней. До Лиды доносятся их голоса.)
ФИЛИППОВ. Ну, Маринчик, кончено. Ладно?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Подожди, Николай… Ну вот, хоть могу поплакать спокойно. Тушь проклятая! Такую дрянь выпускают… Ох, Колька ты, Колька! Ну что мне с тобой делать!..
ФИЛИППОВ. Ну садись, Маринчик. Давай сапожки снимем.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА.  О-хо-хо-хо-хо! (плачет.)
(Филиппов относит в прихожую шубу и сапоги, возвращается, неся жене тапочки.)
(Звонит телефон. Лида берет трубку.)
ЛИДА. Але.
СЕВА (невесело). Привет, Лид. Я под домашним арестом. Кони всё просекли.
ЛИДА. Какие кони?
СЕВА.  "Какие-какие"! Родители!
ЛИДА. Сев, я тебя прошу, ты мне скажи по-человечески! Потому что у меня тут… ну мне разговаривать сейчас не совсем…
СЕВА. Ты только не бойся. Тебе это ничем не угрожает…
ЛИДА. Сев, иди ты в берлогу! Рассказывай давай!
СЕВА. Ну,  отец из командировки вернулся, решил заглянуть в школу – за мной, сходить куда-нибудь. Может, даже на дачу съездить, в этот самый чум. А меня нет! Отец позвонил матери - и началось…  Пока мать милиции обзванивала, отец догадался – махнул на дачу. Приехал: "Лида", "Сева", следы. Мы разошлись, оказывается, буквально на десять минут. Является к нам домой – разъярённый, как леопард. А там уже мать заканчивает мне четвертование совести... А я же ещё ничего не знаю – вру по возможности…
ЛИДА. Да, Сева, глухо дело! Я ведь вчера тебе…
СЕВА. Признаю свои ошибки.
ЛИДА. Ладно уж! Не парься. Друзья всегда с тобой!
СЕВА (тоскливо). Лид! Ничего ты не поняла! (вздохнул.) Мне отец категорически запретил ездить на дачу, а особенно в чум. Ну там мы однажды… Ну, кое с кем… Короче, пришлось для отмаза сказать им твою фамилию. Тебе могут позвонить, Лид.
ЛИДА. Так, совсем хорошо… А ключи?
СЕВА. Лид… Как говорится, к чёрту подробности!
ЛИДА. Да уж… Удружил, спасибо… (молчит и думает; решившись.) Дай мне твою маму.
СЕВА. Лид, ты чего?
ЛИДА. Дай ей трубку, говорю.
СЕВА. Хорошо… Мам, тебя.
СЕВИНА МАМА. Алло.
ЛИДА. Здравствуйте. Это Лида… Филиппова. (Быстро.) Я вас очень прошу ничего не говорить моим родителям...  Я не из-за того, из-за чего вы думаете, не из-за того, чтоб мне не влетело. Вы мне можете поверить?!... Но в чём дело, я вам не скажу. Это семейное!
СЕВИНА МАМА (помолчав). Не бойся ты, глупая девочка. Ничего плохого я не сделаю… Тебе позвать его?
ЛИДА. Нет! (Вешает трубку. Садится на диван. Утыкается лицом в подушку, плачет.)
(Входит Филиппов. Присаживается рядом. Лида поднимает голову. Филиппов с усилием улыбается, подмигивает.)
ЛИДА (улыбаясь в ответ).  А мама где?
ФИЛИППОВ. Голова у неё… Уснула.
ЛИДА. Ну и пусть!
(Филиппов не отвечает.)

Конец первой части

Картина пятая

Филиппов открывает дверь в кабинет врача.
ФИЛИППОВ. Можно?
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Да, заходите.
 (Филиппов входит).
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Фамилия ваша?
ФИЛИППОВ. Филиппов.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ (перебирает папки). Филиппов… Николай Петрович?
ФИЛИППОВ. Да.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ (изучает содержимое папки довольно долго). Что-то этот анализ не получился.
ФИЛИППОВ. Опять не получился?
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Опять?.. Николай Петрович, придется вам капельку обождать. Дойду до лаборатории. Посидите пока. (Идет к двери.)
 ( Филипов встает, ходит по кабинету. Врач возвращается.)
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Да вы сядьте, сядьте... Вас что, знобит?
ФИЛИППОВ. Да простыл вроде…
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ.  Простыли?
ФИЛИППОВ. Да нет-нет!
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Вам, Николай Петрович, надо подлечиться. Вашу историю мы перешлём в районную поликлинику. А там они решат… Вас вызовут…
ФИЛИППОВ.  Какую историю?
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Историю… болезни…  Вы один пришли?
ФИЛИППОВ. Да.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ.  Желательно, чтобы зашла ваша жена или кто-то из близких. А можно позвонить… Дело в том, что вам сейчас лучше соблюдать режим и диету. Это мои часы приёма, а вот телефон.
ФИЛИППОВ. А у меня что?
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ.  У вас жировик. И возможно, его придётся удалить.
(Филиппов идет к двери, медлит перед ней – и возвращается.)
ФИЛИППОВ. Я, доктор, в данный момент с женой не живу. Так что желательно все сказать мне лично. Других родных не имею.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ. Дети есть?
ФИЛИППОВ. Дочь, в шестом классе.
ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ.  Понятно… Ну садитесь тогда, давайте потолкуем. Вы попали, Филиппов, в такое положение, что вам лучше знать всё точно… Хотя это и против правил.

Картина шестая

На даче Севы. Ясный день ранней весны: солнце, сугробы. Лида стоит у террасы.
ЛИДА. Сева!
СЕВА (из сарая). Лид, я сейчас!
ЛИДА. Сев, ну где ты?
СЕВА (появляется с деревянной лопатой и парой валенок, протягивает валенки Лиде.) Так, держи – снегу здесь по колено… Сейчас я его малость разгребу. (Чистит снег.)
ЛИДА (надевает валенки). Как раз…(Наблюдает за ним.) А ты хорошо смотришься – с лопатой.
СЕВА. Да? (лепит снежок, бросает в Лиду.)
ЛИДА. Получишь, Севка!
СЕВА. Боялись мы вас!..
(Лида лепит снежок, но передумывает его бросать – начинает лепить снежную бабу. Один ком, второй…)
СЕВА. Эй, скульптор! Помочь?
ЛИДА.  Без сопливых!
(Сева опять бросает в нее снежок и не попадает. Лида находит снежок в снегу и лепит из него голову бабы.)
ЛИДА. Севка! Мне нужны ветки для рук и для носа.
(Сева приносит охапку веток.)
СЕВА. Привет, Лида! (протягивает ей руку.)
ЛИДА. Привет, Сева (тоже протягивает руку.) Очень рада вас видеть, Сева!
СЕВА.  И я вас, Лида!
(Лида прилаживает ветки, Сева продолжает разгребать снег. Лида веточками выкладывает на животе бабы надпись: СЕВА.)
ЛИДА. Эй, Севка!
СЕВА. Чего?
ЛИДА. Ничего, просто так.
СЕВА. Ух!.. Шпионка! (С  лопатой наперевес идет на бабу.)
ЛИДА. Севка! Имей совесть!
СЕВА (зачерпывает полную лопату снега, идет на Лиду). Сдаёшься?!
ЛИДА. Сда-юсь.
СЕВА (очень опасным голосом). Лида…
ЛИДА. Плыви-плыви, бревно зелёное!
СЕВА. Точно, шпионка! ( Принимается лепить бабу. Слепил – очень страшную. Выложил на животе букву «Л».)
ЛИДА. Севка, прекрати!
СЕВА (выкладывая «И» и «Д»). Никаких Севок! Сама первая начала.
ЛИДА. Потому что ты кидался.
СЕВА. Пожалуйста, кидайся!
ЛИДА (слепив снежок). Получи, бандит, гранату! (мимо.)
СЕВА (выкладывает "А"). Хило работаете! (Любуется своим творением, потом смотрит на часы.) Пятый урок кончается… У тебя сколько сегодня?
ЛИДА. Прекрати ты, Севка, свои шуточки! Имей в виду, скоро поедем домой!
СЕВА. Что же ты, в школе задержаться не можешь?
ЛИДА. Перестань, Сев! Вот прямо сейчас уедем, тогда будешь знать!
СЕВА (умоляюще). Лид!..
ЛИДА (помолчав). Есть хочется!
СЕВА. Коллега! Позвольте вас поблагодарить за это ценное предложение! (протягивает ей руку).
ЛИДА (убирая руки за спину). Нет, Сева, пожалуйста: давай просто поедим, и всё!
СЕВА. Ну… хорошо (идет в дом, возвращается с чайником.) Чай пить будем, Лид?
ЛИДА. Будем.
(Сева набивает чайник снегом.)
ЛИДА. Ну-ка погоди! (отламывает от баб по кусочку.)
СЕВА (протягивая ей чайник). Лидка! Ну это просто гениально! 
(Идут к дому.)
ЛИДА. А где же тут чай пить?
СЕВА. В чуме. (Открывает дверь в комнату, сплошь завешенную шкурами, освещенную огоньком свечи.) Только валенки сними, пожалуйста… Лидка? Боится! Ты не бойся, Лид. Что ж я, тебя морозить буду? (Снимает свои валенки, кладет голенищами Лиде под ноги.) Иди!
ЛИДА. Ух ты!  Чего здесь греет-то, Сев, шкуры, что ль?
СЕВА. Ну ты даёшь! Хотя доля истины в твоём бреде есть. Ты знаешь, что такое чум, Лид?
ЛИДА. Ну… на Севере…
СЕВА. "На Севере"! Чум - это жилище северных народов. Оно в основном всё сделано из оленьих шкур… ты присаживайся, чего стоишь.
 (Лида садится на ложе из шкур. Сева ставит чайник на электроплитку.)
СЕВА (усаживаясь рядом с ней). Ну вот. Мой отец один раз был на Таймыре. Он нефтяник… ну и так далее… Ну, короче, дача не наша, его дача… Но мне разрешается! Всё ясно? Можно продолжать?
(Лида кивает).
СЕВА. Ну и вот. Приехал он на Таймыр, пожил в чуме и совершенно офонарел…
ЛИДА. Сева! Ну говори ты по-человечески!
СЕВА. Ну, "офонарел" или "удивился" – не всё ли равно? Короче, он приволок оттуда три оленьих шкуры. Потом ему с Таймыра ещё пару шкур прислали, потом откуда-то медвежью раздобыл.
ЛИДА. Медвежью?!
СЕВА. А ты на ней сидишь как раз…
(Закипел чайник. Сева принёс стул, Лида выложила на него бутерброды. Пьют чай.)
СЕВА. В чуме, понимаешь, как: на улице мороз, тундра, а в чуме ни печки, никаких электрокаминов. Одна свеча горит – и тепло. От свечки!.. Но здесь так не получилось. Наверно, пропускает где-то. Или мех некачественный. Тут и овчина, и цигейка от старой шубы, и… всякая дрянь.
ЛИДА. Ладно уж, Севка! Чем тебе овчина дрянь?
СЕВА. Ну всё-таки не то. А вообще-то с плиткой здесь жарища. Можно спать сколько хочешь. Хоть всю зиму. Кайф!
ЛИДА. А летом?
СЕВА. А летом они всё снимают – простая комната. Мы с ним раньше часто сюда ездили. Лид, ты что, засыпаешь?
ЛИДА. Что-то меня разморило (снимает свитер)… Я сейчас…(Сворачивается калачиком на медвежьей шкуре – и засыпает.).
(Сева тихонько убирает стул и чашки, выключает плитку, потом ложится на шкуру на полу. Засыпает тоже.)
            (Лида поёжилась и проснулась. Надела свитер. Включила плитку. Смотрит на Севу. Засыпает снова.)
            (Сева проснулся. Смотрит на Лиду. Приблизился – и поцеловал её. Отпрянул. Лида проснулась.) 
СЕВА.  Лида… Лидочка! Я тебе клянусь, я никогда больше!
ЛИДА (плачет, не может достать из кармана платок, шмыгает носом). Ладно.
(Одеваются, чувствуя неловкость.)
СЕВА. Лид, ты есть будешь?
(Лида отрицательно качает головой).
СЕВА. Ну и я тогда не буду!
(Выходят во двор. Сева проверяет, все ли убрано, потушено, выключено.)
СЕВА. Ну, вроде бы все … Пойдем?
(Пускаются в обратный путь – Сева впереди, Лида – сзади.)
ЛИДА (вдруг). Понимаешь ты: это как шкура царевны-лягушки! До поры до времени нельзя её палить! А ты…
СЕВА. Три года и три дня? Так? Это столько ей надо было в лягушечьей шкуре ходить?
ЛИДА. Ну… да…
СЕВА. Значит, до шестнадцати?.. Да пожалуйста! Я согласен ждать и дольше. Вообще сколько хочешь ждать! (Поворачивается к ней.)
ЛИДА. Сева…  А я тоже согласна тебя ждать, сколько нужно. Только не делай больше… этого. И по телефону тоже не говори. Потому что…
(Сева кивает.)
ЛИДА. Честно? Ты понял, Сев? Ты согласен?
(Сева кивает опять.)
ЛИДА. Но только уж всё, Севка: сказано – замётано!
СЕВА. Лид! Из какого детсада ты это узнала: "сказано - замётано"? Ну что за ахинейщина!
ЛИДА. Как хочу, так и говорю!... Пошёл быстрей, коняга! (бьет его варежкой по спине.)

Картина третья

Сева и Лида идут по улице. Зимний вечер.
ЛИДА. А вот мой дом.
СЕВА. Мадемаузель явно смущена. Её, похоже, раньше не провожали?
ЛИДА. Странный вопрос.
СЕВА. Или я не угадал? Может, у мадемуазель толпа поклонников?
ЛИДА. Да, и все они почему-то сразу начинают говорить глупости.
СЕВА. Это грустно, да… Зато все мои девчонки просто блещут умом и талантами! Одна – отличница, и к тому же играет на флейте. Другая – фигуристка. Смотри – жвачку мне подарила. Американскую. В знак любви и верности. Хочешь пожевать?
(Лида отворачивается.)
СЕВА (снисходительно). Да ладно тебе! Во, смотри! (Бросает жвачку в снег). Лид, ну ты что?
ЛИДА. Ничего! А ты что подумал?
СЕВА. Я что подумал? Я подумал, что ты расстроилась… Вот что подумал я. Правильно?
ЛИДА. Да катись ты… знаешь куда!.. (Быстро идет вперед.)
СЕВА (догоняет ее и загораживает дорогу). Хода нет.
ЛИДА (внезапно и громко). Молчать! (Проводит прием: правую ногу заводит за ноги Севы и толкает его в грудь.)
 (Сева падает на тротуар. Лида убегает. Отбежав немного, оборачивается и медлит – но бежит дальше. Добравшись до своей квартиры, садится и плачет.)
(Раздается телефонный звонок.)
ЛИДА. Але… Але! Сева, это ты?... Але! Сева!
СЕВА (звонит из автомата). Лид, это я…
ЛИДА. У тебя… у тебя нога болит?
СЕВА. Нормально. Сам виноват.  Слушай, я просто ошалел, как ты меня уронила.
ЛИДА. Отец научил.
СЕВА. А у тебя чего такой голос?
ЛИДА. Простой голос…
СЕВА. Басом… Ты простудилась? … Ты плакала?! … Лид, я тебя очень прошу понять. Я себя вёл как последний шизофреник.
ЛИДА. Почему?.. Нормально вёл… .
СЕВА. Подожди! … Я, Лид, отношусь к тебе очень хорошо. Понимаешь? Хотя я знаком с тобой всего несколько часов… А ты ко мне, Лид?
ЛИДА. И я!
СЕВА. Лида!
ЛИДА. Что, Се-ва?
СЕВА. Лида… Я совершенно, Лида, не знаю, что ещё говорить. Лида! Я, знаешь, совсем… отсохли оба полушария… Пойдём с тобой завтра куда-нибудь?.. В Зоопарк!
ЛИДА. В Зоопарк?!
СЕВА. Ну а куда?
ЛИДА. Пойдём. Я согласна.
СЕВА. Ты согласна, Лида?
ЛИДА.  Ну согласна же! (засмеялась.)
СЕВА. Лида!
ЛИДА. Ну что, Сева?
СЕВА. Лида! Только ты не обижайся. Ты когда-нибудь ещё мне скажешь то… что сказала?
ЛИДА. Да.
СЕВА. Лида! Очень тебя прошу… Только ты не обращай внимания, что я дурак… Я исправимый… Лида! Скажи это сейчас.
ЛИДА. Я же говорю: да…(Помолчав.) Пока, Сев. Спокойной ночи.
СЕВА. Спокойной ночи, Лид…
(Лида прилегла на диван, да так незаментно для себя и уснула.)
            (Открывется дверь, входят родители.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (подходя к Лиде). Ничего себе!
ФИЛИППОВ. Тс-с, Маринчик, не буди её! Ну даёт Лидия Николаевна! Укатали сивку крутые горки…
(Звонит телефон. Отец на цыпочках бежит к трубке, успевает снять её до второго звонка.)

НАДЯ. Извините за поздний звонок. Попросите, пожалуйста, Лиду.
ФИЛИППОВ. Спит она…
НАДЯ. Извините… А вы не можете передать, что ей звонила Надя? Хорошо? Только обязательно передайте: звонила Надя!
ФИЛИППОВ. Хорошо, хорошо, передам. (Вешает трубку.) Надя… На Азовском море была у Лидки какая-то Надя.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Как тебе вечер, Николай?
ФИЛИППОВ. Ничего. Только какой-то я, Марин, уставший. Выходные прошли, а как не было их. Что такое, а, Марин?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Конец года, вот что такое. Хватит уже этих сверхурочных, Николай, не двадцать лет тебе! И к врачу сходить не мешало бы – анализы сдать, сделать кардиограмму …
ФИЛИППОВ. Да, пожалуй. Пожалуй, схожу… Марин, смотри, звезды какие! (Подходит к окну.)
МАРИНА СЕРГЕЕВНА (подходит к нему). Да.
ФИЛИППОВ. Звезды… А у меня две звездочки на свете. Одна – Маринка, другая – Лидка.

Картина четвертая

Лида дома, разговаривает с Севой по телефону.
ЛИДА. Сев, ну ты что, с ума?!
СЕВА. Лид, ну ты можешь меня послушаться хоть один раз в жизни? Никто даже ничего не спросит. Я сто раз так делал!
ЛИДА. Не ври.
СЕВА.  Ну несколько раз делал…
ЛИДА. А зачем среди недели-то? Как будто в воскресенье нельзя.
СЕВА. Ну в воскресенье, в воскресенье…В воскресенье все могут. А среди недели им слабо… И тебе, значит, слабо?
ЛИДА. На слабо дурак попался.
СЕВА.  Да знаю! Ну, Лидочка, ну пожалуйста! Ну согласись один раз!
ЛИДА.  Не могу!
СЕВА. Слышишь грохот? Это я на колени встал, Лид!
ЛИДА. Холодно же там будет, и потом…
СЕВА. Холодно? Плюс три, понятно? Солнце! Антициклон прёт, как я не знаю…Лид… Ну, Ли-доч-ка! За это, Лид, я… буквально что хочешь… Ты согласна, Лид?
ЛИДА. Хорошо.
СЕВА. Лидочка! Я тебя за это очень крепко…
ЛИДА.  Сева, если так будешь говорить, я вообще не поеду!
СЕВА. Молчу, молчу!
ЛИДА. А портфель куда?
СЕВА. Да придумай что-нибудь!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Картина первая

1978 год. Обычная московская квартира. Филипповы, отец и дочь, смотрят телевизор. Отец одет по-домашнему, дочь – для прогулки, в джинсы и свитер. По телевизору показывают цирк – воздушных гимнастов.

ФИЛИППОВ.  Вот красавцы – а, Лид? Видела, как он её поймал?
ЛИДА (безразлично). Угу.  
ФИЛИППОВ. Может, на другую программу переключим?
(Лида молча жмет плечами. Гимнасты закончились, теперь показывают дрессированных медведей.)
ЛИДА. Замечал – жонглёры сколько раз ошибаются? То булаву грохнет, то ещё чего-нибудь. А звери никогда!
ФИЛИППОВ. Ну и что? И к чему ты клонишь?
ЛИДА.  А потому что их тренируют до потери пульса… Смотри, этот – видишь, какой добрый, да? А сам с кнутом.
ФИЛИППОВ. Брось ты, Лидка…(Взглянул на дочь, помолчал.) Вот я тебе точно… как только наряд снимешь, так он тебе сразу и позвонит.
ЛИДА. Почему обязательно "он"?
ФИЛИППОВ. Ну, пускай "она"…
(Лида встает и направляется к себе в комнату, на ходу стягивая через голову свитер.)
ФИЛИППОВ (через дверь).  Лид! (Негромко.) Да что с ней сегодня такое, прямо трясется вся… (Громче.) Лидуш!.. Может, в доминишко сгоняем? (Постучал, открыл дверь в комнату.) А, Лид?
(Лида выходит в домашнем платье. Отец высыпает на стол плашечки домино, перемешивает их.)
ФИЛИППОВ.  Прошу набирать! С пылу с жару, на копейку пару!
(Лида медленно подходит к столу, садится, отщелкивает в подол семь костяшек. Отец выбирает фишки по одной, с разных концов «базара».)
ФИЛИППОВ. Вот она, счастливая!.. Дупель-аз есть?
ЛИДА. Нету.
ФИЛИППОВ. Дупель-два есть?
ЛИДА. Нету.
ФИЛИППОВ. А дупель-три у меня! (Грохает фишку об стол.)
ЛИДА. Прекрати, батянь! Если так будешь стучать, я вообще играть не буду!
ФИЛИППОВ.  Запишем поражение!
(Лида фыркнула в ответ. Отец опять грохнул фишку.)
ФИЛИППОВ. Ой, Лид! Честное слово, больше не буду!
ЛИДА. Ещё раз грохнешь, пропустишь ход!
ФИЛИППОВ. Сурово…
(Играют. Лида выиграла.)
ЛИДА (улыбаясь). Вот так, батянечка! Не умеешь – не садись.
ФИЛИППОВ. Счастливый игрок вору кум, понятно?
ЛИДА. Понятно, что ты проиграл и злишься!
ФИЛИППОВ. Злюсь, точно. Только не поэтому. А потому, что голодный! Может, по пельмешкам – а, Лид?
(Звонит телефон. Лида берет трубку.)
ЛИДА.Алло.
НАДЯ. Здравствуйте. Попросите, пожалуйста, Лиду.
ЛИДА. Это я…
(Отец уходит на кухню).
НАДЯ.  Ой, Лидочка! Это Надя!  Лид! Очень прошу тебя не обижаться. Я потеряла твой телефон! Я чуть вообще с тобой не рассталась навсегда.  Ты ведь не позвонила бы мне, Лид… ну… если б я тебе не позвонила?
(Лида, смущенная и взволнованная, не отвечает.)
НАДЯ (чуть укоризненно). Я, Лид, так и знала! (Улыбнувшись.) А теперь я из-за тебя руки отморозила. Представляешь, вышла из молочной, доставала перчатки – и выронила книжечку записную. И только дома хватилась. Там много разных телефонов - но вот честное слово, Лид, я о тебе подумала. Думаю: ведь сама ни за что не позвонит. Пошла искать… В общем, помнишь, как у Жуковского?
ЛИДА. Что-что?
НАДЯ. Ну… "Раз в крещенский вечерок девушки гадали, за ворота башмачок, сняв с ноги, бросали, снег пололи, под окном слушали…" Ну и так далее. А я как раз снег полола…
ЛИДА. Ты не простудилась?
НАДЯ. Завтра утром увидим. (Почти просительно.) Может, ты просто ко мне приедешь, Лид? Я погулять завтра не смогу. Ко мне обещал приехать троюродный брат – в гости, на несколько дней.
ЛИДА. Троюродный… У меня есть только двоюродная сестра, а троюродных нет. Хотя может, и есть, конечно – но я их ни разу не видела.
НАДЯ. А мы с Севкой все детство вместе. Родные говорят: жених и невеста. Он тебе понравится, Лид. Он хороший такой парень – хоть и выпендривается иногда.
ЛИДА. Может, и понравится – но еду я, Надь, к тебе, а ни к какому не к Севе.
НАДЯ. Да. (Улыбается.) Я вот подумала: наши с тобой встречи – это натуральнейшая мистика!
ЛИДА. Почему – мистика?
НАДЯ. Вспомни, как мы с тобой познакомились. В море, в километре от берега, на последней отмели, в восемь утра. Я уже отчаялась -  не вижу, в какую сторону плыть: ты же знаешь мое зрение… И каков был шанс, что ты явишься меня спасти?
ЛИДА. Так уж и спасти.
НАДЯ. Спасти… А потом ты на полгода потерялась. И встретились мы совершенно случайно… Подумай: какая вероятность, что две великовозрастные девицы придут на детскую ёлку в одно и то же место, в одно и то же время? И это в Москве, где эти ёлки -  в каждом ДК?
ЛИДА. Как в кино!
НАДЯ. Да… И сегодня тоже. Ведь я запросто могла эту книжечку не найти! Копаюсь в снегу и думаю: а вдруг уже нашли? или вдруг я вообще не там ищу? Бр-р… Так что все не случайно, Лид! И есть в этом какой-то тайный смысл... (Помолчав.) Послушай, а адрес мой я говорила тебе?
ЛИДА. Да. Даже дом показывала, когда мы с ёлки шли.
НАДЯ. Хорошо. Тогда жду тебя завтра. Нормально в четыре?
ЛИДА. Да.
НАДЯ. Тогда пока?
ЛИДА. До завтра, Надь.
ФИЛИППОВ (с кухни). Лидуш, пельмени стынут!
ЛИДА. Иду!

Картина вторая

Лида подходит к двери Надиной квартиры, нажимает кнопку звонка. Дверь открывает Сева.
ЛИДА. Здравствуйте. Здесь живет Надя Старобогатова?
СЕВА. Да. (Пропускает ее в прихожую. Помогает снять пальто.)
(Лида оборачивается, и несколько мгновений они смотрят друг на друга. Потом Лида подходит к зеркалу, причесывается.)
СЕВА. Ну? Готовы? (Распахивает дверь в Надину комнату, пропускает Лиду.) Пррашу! (Сам проходит в другую комнату.)
(Лида видит Надю, полулежащую на диване, укрытую пледом.)
НАДЯ. Лид, привет! Проходи! Видишь, я все-таки заболела. Все люди как люди – катаются в каникулы на лыжах, на коньках. Одна я дома сижу со старым другом – насморком… Лид, ты мой дом сразу нашла?
(Лида не отвечает.)
НАДЯ. Лида! Ты чего?
ЛИДА (испуганно). Н-ничего! Честное слово, ничего!
НАДЯ. Тебе Сева открывал?
(Лида кивает, стараясь не смущаться – но смущается.)
НАДЯ (посмотрев на нее внимательно).  Ну ладно. Пойдём чай пить.
(Проходят в гостиную.)
ЛИДА. Ух ты! Какая комната! Тут можно прямо в пинг-понг играть.
НАДЯ. В пинг-понг?
ЛИДА. А… А что?..
НАДЯ.  Разве ты не заметила? У нас Сева как раз пинг-понгом увлекается. Даже в гости своё оружие захватывает.
ЛИДА. Сева?
НАДЯ. Ну не я же.
(Лида замечает ракетку, берет ее в руки. Делает движение, будто отбивает мячик.)
НАДЯ. Ты играешь?
ЛИДА. Не, совершенно нет!
СЕВА (появляясь в дверях). А врать – нехорошо!
НАДЯ. Почему - врать?
СЕВА. А потому, что у неё движение слишком профессиональное. (Повторяет Лидино движение, но резче и красивее.)
(Входят мама и папа Нади).
МАМА НАДИ. Ага, вот она, та, про которую все мы так много наслышаны. Ну, прошу к столу!
(Садятся за стол, разливают чай.)
ПАПА НАДИ. А это, к вашему сведению, Надеждина спасительница!
НАДЯ. Па-па! Побереги мамины нервы!
ПАПА НАДИ. Так ведь все окончилось благополучно…
МАМА НАДИ. Да что случилось-то?
ПАПА НАДИ. Ну, заплыла однажды Надежда далеко от берега. Так далеко, что и не видит без очков, в какой он стороне. Стоит на мели, не знает, куда плыть. А тут, на счастье, Лида плывет... Пришлось ей побыть Надиным штурманом!
МАМА НАДИ. Господи, Володя! Ну как тебе не стыдно быть таким легкомысленным! Ведь если б не эта девочка… Всё, решено. Одних вас больше никуда не отпущу. Оба в облаках витаете!
НАДЯ. Сева... Се-ва! Ты что? Тоже витаешь?.. Передай мне, пожалуйста, пирог.
СЕВА. Пироги барышням твоей комплекции есть вредно!
НАДЯ (спокойно).  Ну тогда хоть Лиде дай.
СЕВА. Вот это можно! (Взял тарелку с пирогом, обошёл вокруг стола, остановился за спиной у Лиды.) Вы позволите?
(Лида кивает в ответ.)
ПАПА НАДИ. Мне бы лично  такой кусок в жизни не дали: из самой серединки и крему целый километр…
СЕВА. А может, я влюбился, допускаешь, дядя Володь, такую возможность?
МАМА НАДИ (стукнув Севу по макушке). Ну, знаешь ли! (Лиде.) А что ты больше любишь – телевизор или читать?
ЛИДА. Ну… когда как…
МАМА НАДИ. Ясно…
СЕВА. Не "ясно", а очень правильный ответ! Если б она сказала: "телевизор", ты бы её начала презирать, если б: "книги", никто бы не поверил.
МАМА НАДИ. Сев, ну что ты как себя ведёшь! (Лиде.) А увлечение у тебя какое-нибудь есть?
СЕВА. Не отвечай! Она для диссертации!
МАМА НАДИ. Сева! Ну это уж выше всяких сил!.. Володя!
СЕВА. …возьми ремень!
МАМА НАДИ. Ну тебя, болтунишка! Вот что Лида подумает…
СЕВА. Что я обращаю на неё пристальное внимание!
МАМА НАДИ.  Ну как, Лида, что ты ответишь?
СЕВА. Могу рассказать подробно. Можно? (Смотрит на Лиду.)
(Лида кивает.)
СЕВА. Она увлекается балетом… Спокойно!.. Потому что она очень стройная. Она будет киноактрисой, потому что очень симпатичная.
ПАПА НАДИ. Сев! Почему ты думаешь, что Лиде приятно слушать твои пошлости? (Поднялся из-за стола.) Честное слово, неудобно за тебя!.. Надик, покажи Лиде свою коллекцию.
(Девочки уходят в Надину комнату, но дверь не закрывают).
СЕВА. Перестаньте вы меня лорнировать!
ПАПА НАДИ. Сев, ну что с тобой сегодня?
СЕВА. Я же объяснил – влюбился!
ПАПА НАДИ.  Привык ты, братец, словами, как в пинг-понг, играть!
СЕВА. Ничего не привык, ничего не словами, ничего не играть!
ПАПА НАДИ. О! Прекрасный способ полемики… Ступай-ка к девочкам и извинись.
СЕВА. А вот это, по-моему, уж будет лишнее.
МАМА НАДИ. Извиняться, Севка, у тебя почему-то всегда лишнее!
СЕВА. …Пожалуй, мне пора совершить моцион. (Направляется в прихожую, одевается.)
МАМА НАДИ. Ты куда это?
СЕВА. Ну, к этой… К Татьяне Бессоновой.
МАМА НАДИ. А если мама позвонит?.. Когда ты придёшь?
(Сева закрывает за собой дверь.)
МАМА НАДИ. Мучается же с ним Анна!
ЛИДА. Я пойду, Надь… Мне уже пора домой.
НАДЯ (быстро повернувшись к ней). Ты же мою коллекцию хотела посмотреть? Наши марки.
ЛИДА. Да, я остаюсь. Мне очень будет интересно посмотреть твою обалденную коллекцию!
НАДЯ (не сразу - но открывает альбом.) Здесь – архитектура. Тадж-Махал, собор Парижской Богоматери, Сиднейская опера… Скульптура – но тут не много… Живопись. В основном итальянское Возрождение. Рафаэль, Леонардо. А это Боттичелли… Ты любишь этого художника?
ЛИДА. Какого?
НАДЯ. Ну, Боттичелли!
ЛИДА (посмотрев на марку.) Мне уже можно теперь идти?
НАДЯ. Когда тебе будет угодно.
ЛИДА (одевшись.) Пока.
НАДЯ. Пока.
(Оказавшись на лестничной клетке, Лида хочет заплакать, лезет в карман за платком – но замирает: в подъезде на подоконнике сидит Сева. В руках у него – книга. Он спрыгивает с подоконника, суёт книжку за батарею.)
СЕВА. Скажи мне твой телефон.
ЛИДА. … 967-07-14.
СЕВА (записывает).  Вот теперь нормально! Не потеряешься. (Засмеялся.) Можно, я тебя провожу?
Лида (убирает платок в карман.) Можно! Пойдем?